О работе В.А. Кузнецова "Реком, Нузал и Царазонта"

(Абаев В.И.)

Историк древней и средневековой Осетии испытывает в своей работе немалые трудности. Главная из них — отсутствие местных письменных источников. Приходится опираться в основном на свидетельства иноязычных авторов и на археологический материал. Тем важнее и настоятельнее встает задача более детального изучения немногих сохранившихся памятников с тем, чтобы извлечь из них максимальную информацию, какую они способны дать. Такую именно задачу ставит перед собой В. А. Кузнецов и блестяще с нею справляется.
В качестве объектов своего исследования он берет святилище Реком в Цейском ущелье и церковь Нузал в Алагирском ущелье, два прославленных, но до последнего времени недостаточно изученных памятника средневековой Осетии. Автор подробно излагает, что было сделано его предшественниками, и дает обстоятельную критическую оценку их суждениям и выводам. Затем он переходит к изложению истории памятников и описанию их нынешнего состояния. И тут во всей полноте раскрывается его дар исследователя. Ничто, ни одна деталь, которая .может что-то «сказать», не ускользает от его внимания. В результате «немые», казалось бы, памятники обретают красноречие, которым не всегда могут похвастать даже письменные памятники.
Такие исторические памятники как святилища и церкви, будучи материальными по своему характеру, имеют в то же время прямое отношение к духовной культуре народа, они являются, так сказать, материализацией этой духовной культуры. И большую заслугу автора я вижу в том, что он полностью оценивает эту «двуликость», материальную и духовную, Рекома и Нузала.
В плане материальном мы узнаем, например, что Ре-ком — уникальный в своем роде памятник деpeвянного зодчества. Вместе с тем «архитектурные формы Рекома, весьма зрелые и развитые, свидетельствуют о длительной предшествующей традиции деревянного зодчества... Длительное время деревянное зодчество (на Северном Кавказе) сосуществовало с каменным». Автор приходит к выводу «о генезисе архитектурных форм Рекома на основе предшествующих форм, выработанных длительной традицией кавказского деревянного зодчества, корнями уходящего в эпоху кобанской культуры первой половины I тыс. до н. э.».
Большую ценность для суждения о состоянии Рекома в первой половине XIX века дают выписки из неопубликованного труда В. С. Толстого, посетившего Реком в 1847 году. Приводятся далее сведения о Рекоме, принадлежащие В. Б. Пфафу (1869), П.С. Уваровой (1879), В. Ф. Миллеру (1880), а также исследователям советского времени. Из «Терского календаря» на 1910 год узнаем о том, что Реком основан в XIII веке братьями Чарджановыми (ос. Царазонта). Основания для такой датировки не приводятся, но при отсутствии более надежных данных она заслуживает внимания. Автор справедливо замечает, что при всей своей уникальности Реком как историко-архитектурный памятник и связанный с ним археологический материал «до сих пор не опубликован и не интерпретирован. Между тем именно Реком, в силу непрочности и недолговечности своего материала, особо нуждается в подобном исследовании».
Детально обрисовав историю и современное состояние Рекома как памятника материальной культуры, автор делает попытку восстановить его историю как памятника духовной культуты. Статус Рекома как наиболее древнего и известного по всей Осетии «дзуара», т. е. святилища, привлекает к нему пристальное внимание не только археолога, но и историка религии. Мы имеем дело с в высшей степени архаичным религиозным памятником. Прав В. А. Кузнецов, когда он пишет: «Скромная деревянная церковь на поляне «Рекомы фаз» играла, несомненно, выдающуюся, роль в духовной жизни осетинского общества». Но о какой именно религии идет речь? По мнению В. А. Кузнецова, в истории Рекома было 3 периода: 1) языческий, 2) христианский, 3) языческий. Это значит, что в XIII—XIV вв. осетины Алагирского ущелья были язычники, потом восприняли христианство, а позднее снова впали в язычество.
Трудно согласиться с такой периодизацией. Уверен, что сами осетины даже не заметили, что в период от XIII до XIX вв. они пережили глубокие религиозные трансформации: от язычества к христианству и обратно. Противопоставляя «языческий дзуар» христианской церкви, автор упускает из виду, что термин дзуар в своем генезисе такой же христианский, как церковь (аргъуан). Он идет от грузинского джвари "крест" и, стало быть, связан с христианством, а не с язычеством. Не случайно чисто языческие божества осетин, как бог-кузнец Курдалагон, бог охоты Афсати, бог водного мира Донбеттыр не имеют специальных святилищ и не называются «дзуарами». Статус «дзуаров» присущ только христианским святым: святому Георгию (Уастырджи), пророку Илье (Уацилла), Архангелу (Таранджелоз). Естественнее думать, что с самого начала христианизации осетин-алан в X в. их религиозное состояние характеризовалось причудливым смешением христианских и языческих черт, основанном на взаимной адаптации обеих религий. И здесь не было ничего специфического именно для осетин. Такой же тип религиозного «синкретизма» мы находим в древней Грузии, в древней Руси, у древнегерманских племен и т. д. Повсюду христианство накладывалось как поверхностный слой на мощный субстрат языческих верований и культов.
Автор отмечает, что в церквах Ушгула и Кама в Сванетии зафиксированы такие же реликвии и в таком же количестве, как в Рекоме. Но тут же замечает: «Церкви Сванетии, в отличие от Северной Осетии, не были языческими святилищами». В чем же по существу заключалось различие? Я имел возможность лично познакомиться со святилищами и связанными с ними праздненствами в Сванетии, у горных грузинских племен мохевцев и мтиульцев. Для Хевсуретии я могу опираться на сообщения и труды покойного грузинского этнографа Веры Варденовны Бардавелидзе. И берусь утверждать, что никакой принципиальной разницы, ни историко-культурной, ни функциональной, между осетинскими дзуарами и грузинскими хат"и (так горные грузины называют свои святилища) не существует. В моем родном селении Коби по Военно-Грузинской дороге было святилище «Атынаг». Летом перед началом сенокоса здесь справляли большое праздненство. На него сходились не только осетины, но и мохевцы. И ничто не указывало на то, что осетины и мохевцы — представители двух разных религий, языческой и христианской. Напротив, царили полное единство и взаимопонимание. То же самое было на празднике «Ломис» в верховьях Арагвы, где собирались вместе осетины и мтиульцы.
Можно как угодно характеризовать эти верования, но несомненно, что они были едиными для всего христианского горного Кавказа. Да и в плане архитектурном «Реком,— по словам В. А. Кузнецова,— не является каким-то непонятным исключением и не выпадает из общей линии развития христианского зодчества в горах Центрального Кавказа».
Предлагаемая автором датировка основания Рекома (не ранее X века) полностью убеждает, равно как утверждение об особо высоком общественном и национальном статусе этого святилища. Справедливо подчеркивается тесная связь Рекома с Грузией, начиная с его основания и в течение всей его последующей истории.
Вторая глава работы В. А. Кузнецова посвящена другому замечательному памятнику осетинского средневековья — Нузальской церкви в Алагирском ущелье. С полным основанием автор утверждает, что «Нузальская церковь среди древностей Северной Осетии занимает особое место, которое в данном случае объясняется не исходным материалом постройки и архитектурными достоинствами, а прежде всего замечательными фресковыми росписями, для Северного Кавказа уникальными. Но это не все. Как и Реком, Нузальская церковь имеет такое историческое, археологическое, фольклорное «окружение», связана с такими пластами истории и культуры Осетии, что этот памятник, как Реком, требует самого серьезного внимания исследователей... Во внешне скромной Нузальской церкви сфокусировались и переплелись многие интереснейшие вопросы истории феодальной Осетии XIII—XIV вв... Более 150 лет историки не замечали и не воспринимали всерьез источник, ценность которого очевидна».
В лице В. А. Кузнецова Нузальская церковь нашла, наконец, вполне компетентного исследователя и интерпретатора. Как и в случае с Рекомом, усилия автора направлены на то, чтобы не упустить ни одного исторически значимого элемента изучаемого объекта, раскрыть весь информативный «потенциал»,, который заложен в Нузальской церкви как памятнике материальной и духовной культуры.
Подробно излагается история вопроса, начиная от первых упоминаний о Нузальской церкви у царевича Вахушти в XVII веке и до наших дней.
Наиболее сенсационным моментом в этой истории был 1946 год, когда археолог Е. Г. Пчелина вскрыла под полом церкви мужское погребение: церковь оказалась одновременно усыпальницей. Но кто был тот мужчина, который удостоился погребения в столь древней и чтимой церкви? Е. Г. Пчелина высказывала убеждение, что это был известный военачальник и государственный деятель XII века Давид Сослан, муж грузинской царицы Тамары. Эта версия была подхвачена другими авторами и получила широкое распространение. В. А. Кузнецов (вслед за некоторыми другими авторами) подвергает ее справедливой критике. «Установление времени строительства и росписи Нузальской церкви во второй половине XIII в. (разрядка наша.— В. А.) позволяет снять с дальнейшего рассмотрения искусственно созданную и получившую в свое время характер сенсационности «проблему» Давида Сослана, якобы захороненного в Нузальской церкви в 1207— 1208 гг... Погребение мужчины-воина, открытое Е. Г. Пчелиной под полом Нузальской церкви и приписанное Давиду Сослану, в действительности принадлежало Ос-Багатару — историческому лицу, умершему в 1306 году. Основные аргументы в пользу этого вывода: 1) стабильные фольклорные данные; 2) хронологические соответствия; 3) воинские аксессуары; 4) особый статус Нузальской церкви-мавзолея; 5) Нузальское стихотворение, идущее от лица Ос-Багатара и представлявшее стихотворную эпитафию над его могилой».
Добавлю от себя, что, когда речь идет о месте захоронения Давида Сослана, первостепенное значение имеет свидетельство грузинской историографической хроники «Картлис цховреба», повествующее о смерти и погребении сына Сослана и Тамары, царя Георгия Лаша.

«Мок "уда Георги мепе Багаванс ианварса атормет"са дгъеса отхишабатса, кроник"они ихъо ормоц да ори... Ц"аихъванес Галатс, дамархес саплавса мамиса мисиса» (1, с. 224—245).

«Скончался Георгий царь в Багаване двенадцатого января в день среды, кроникон был сорок два... Отвезли его в Гелати, похоронили в усыпальнице его отца».

Этот текст не оставляет сомнения, что могила Давида Сослана находилась в Гелатском соборе, и искать ее где-либо в другом месте, в частности, в Нузале, совершенно не приходится.
Но если так, то какой же другой представитель Царазоновского рода был настолько славен и знаменит, чтобы его останки нашли себе место в самой славной и знаменитой церкви средневековой Осетии? Ответ однозначный. Это мог быть только Ос-Багатар.
По мнению Лолашвили, с которым отчасти солидаризуется В. А. Кузнецов, персонажи ктиторской группы фресковой росписи церкви совпадают с лицами, упоминаемыми в надписи «Нас было девять братьев...» и т. д. Такое отождествление связано с натяжками, и, может быть, не стоит на нем настаивать. Крайне сомнительно сближение имени Пареджан («Картлис цховреба») с именем Фидар(ос) надписи.
Надпись о «девяти братьях Царазоновых» сама по себе в высшей степени интересна. Она была одним из тех уникальных исторических памятников, которые народ должен хранить как зеницу ока. Но до нашего времени она не дошла. Она была в начале прошлого века варварски уничтожена каким-то негодяем. К счастью, ее скопировал в XVIII веке грузинский царевич Вахушти и издал в 1897 году Мосе Джанашвили. Была, видимо, и другая копия, которой пользовался историк Грузии Мари Броссе.
Высказывались предположения, что Нузальская надпись — позднейшая фальшивка. В. А. Кузнецов склоняется к тому, чтобы признать ее подлинной. Думаю, что он прав. Вместе с тем эту надпись нельзя рассматривать как исторический документ в точном смысле этого слова. Совершенно правы 3. М. Салагаева и В. А. Кузнецов, когда говорят, что мы имеем здесь дело с контаминацией истории и фольклора. Этим только можно объяснить, что в надпись включен эпизод о похищении сестры грузинского царя другим Багатаром, жившим, по грузинской хронике, в V веке.
Отсюда можно было бы заключить, что надпись сделана не сразу после захоронения, а значительно позднее, когда имя Ос-Багатара стало уже достоянием народной поэзии. Но такой вывод не обязателен. Дело в том, что национальные герои такого масштаба, как Ос-Багатар, уже при жизни обрастают легендами. Это особенно легко происходит в тех случаях, когда народ не имеет своей писаной исторической хроники, которая могла бы служить контрольной инстанцией, и народная фантазия, предоставленная самой себе, комбинирует и перетасовывает имена и события на свой лад.
Я убежден — и уже высказывал это,— что имена Багатара и Сослана из реальной истории вошли и в Нартовские сказания на заключительном этапе формирования этой народной эпопеи (2, с. 195, 197). В них были перенесены черты древних грозовых и солнечных божеств. Имя Нартовского героя Батраз — из Батыр-ас "Богатырь асский" — идентично с Ос-Багатар "Богатырь осский". Монголы знали его под первым именем, грузины — под вторым. Подлинное его имя, данное ему при рождении, нам неизвестно. Неизвестна и его фамилия. Фамильное имя Царазонта было первоначально не фамилией, а почетным титулом членов военно-феодальной верхушки: Цæразонтæ — из Цæзаронтæ "Цезаревы". Привлекая данные грузинской хроники, В. А. Кузнецов высказывает предположение, что его истинная фамилия была Ахсаратæ или Ахсæртæггатæ, что опять ведет нас в нартовский мир.
Как ни много интересного в главе о Нузальской церкви и ее фресковой росписи, «уникальной для Северного Кавказа», «изюминкой» этого раздела я назвал бы установление имени художника, выполнившего роспись. Это был некий Вола из селения Тли. Почти современник Андрея Рублева и Феофана Грека, он в скромной церквушке в горах Осетии делал ту же работу, что и названные мастера в прославленных соборах и церквах на Руси. Художников итальянского возрождения мы знаем часто не по фамилиям, а по месту их рождения: Леонардо из Винчи (да Винчи), Паоло из Вероны (Веронезе). Подобно им художник Нузальской церкви пометил не свою фамилию, а свое происхождение: родом из Тли, по-осетински — «Тлиаг».
Фресковая роспись Нузальской церкви, будучи одним из памятников христианства в Осетии, должна привлечь внимание и с точки зрения истории изобразительного искусства осетинского народа. Подобно тому, как началом осетинской письменности мы по праву считаем Зеленчукскую надпись X века, так теперь началом осетинской профессиональной живописи следует признать фресковую роспись Нузальской церкви XIV века, выполненную представителем раннего Ренессанса художником-осетином из селения Тли. Разумеется, этот художник не был каким-то одиноким самоучкой. Он прошел определенную школу и следовал определенным традициям. «Мы констатируем,— пишет В. А. Кузнецов,— наличие трех историко-культурных традиций в росписях Нузала: грузинской, местной и византийской».
Исключительное значение Нузальской церкви, ее фресок, ее надписи-эпитафии отмечалось некоторыми авторами и до В. А. Кузнецова. Но только он полностью «высветил» этот памятник, его национальное историческое значение.
Третья глава исследования В. А. Кузнецова посвящена роду Царазонтæ и персонально Ос-Багатару. В ней обстоятельно трактуются следующие темы: общественный строй средневековой Алании; род Царазонта, его социальный статус и историческая роль; оборонительные сооружения в Алагирском ущелье, их описание, история и военное значение; личность и историческая роль Ос-Багатара.
Не будучи историком и археологом, я не беру на себя смелость давать оценку этой главы в целом и в частностях. Но даже неспециалист может отдать должное высокой компетентности автора, его пытливому уму и зоркому глазу, от которых не ускользает ничего, что заслуживает внимания в историко-познавательном плане.
В целом работа В. А. Кузнецова читается от начала до конца с неослабевающим интересом. Следить за строгой логической цепью аргументов автора доставляет истинное удовольствие. Прочитав работу, хочется поздравить автора: он вписал новую важную страницу в историографию Осетии.

Литература

1.Картлис цховреба (История Грузии). Список царицы Анны. Под редакцией С. Г. Каухчишвили. Тбилиси, 1942.
2.Известия Юго-Осетинского научно-исследовательского института Академии наук Грузинской ССР, вып. XXX, Тбилиси, 1986.

Ссылка: http://www.alanica.ru/article/20.htm